Алиса, признайся, ведь все мы безумны В неведомом мире зеркал перебитых? Здесь в небе качаются лезвия-луны, Алмазами падают метеориты.
Алиса, не бойся: я тайны не выдам, А ты завтра днём дошагаешь до края. Всё с клетки на клетку, по старым обидам, Не то - куклой-пешкой, не то - оживая.
Алиса, поверь мне: кончается правда, На бал все нацепят дешёвые маски. Не честь и не совесть - пустая бравада, От искренних слов - недалёко до сказки,
стоит нам вдруг почувствовать, или скорее вообразить, что мы чувствуем, будто нам уделяют чуть меньше тепла, чуть меньше нежности, чуть меньше места в мыслях — будто через 11 часов после каждого "скучаю" наступает амнезия, а еще через 11 паника — как тут же начинается это нелепое метание: "ведь ты же любил меня, где оно, где?!.."
Хочу рыжую женщину. Зима вытряхивает из себя последние тонны снега. С чёрными-чёрными глазами. Глубина резкости наших глаз особенно хороша для миллиона частиц, снежинок или чего-то такого, невозможно снять. И восхитительно много веснушек.
Я обязательно вспомню, что нужно делать. Только сначала, пожалуйста, какое-то время давай не будем ничего менять. Останемся точно такими же людьми, только вместе. Весна долго собирается и легко приходит. Давай попробуем пока не ждать ничего от отношений. Так глупо подгонять их, запирать в какое-то представление. Не будем пытаться соответствовать - ничего хорошего, запутанность и усталость, и ещё большее несоответствия. Я обещаю, что не дольше, чем мы сможем.
Чтобы она что? Была рядом, но не выжидая. Или это уже не ничего не менять? Чтобы иногда плечом чувствовать тепло плеча, это ведь всем нужно. И когда спим, мы все настоящие. Чтобы как можно дольше иногда казалось, что легко.
Миома, миома, пройди меня мимо. Милый, милый, мне хочется сына. Мишку, беги, подними его с пола. Мама, мама, роди меня снова.
Кто-нибудь, что ли, возьмите на ручки. Мне бы семь нянек, мне стало бы лучше. Мне бы сиделку, кормилицу, мамку, Чтобы мне дули на каждую ранку, Чтобы чуть что – приносили бы чаю И уносили капризное чадо, Кутали в шубы, в полог медвежий, Увещевали сквозь мудрую нежность: «Полно, не плачь, ну не плачь, время лечит», Или «Поплачь, ну поплачь, станет легче», Или иное, приличное случаю, И поправляли поленце трескучее.
В этом холоде, знаешь, держаться может не каждый в домах гололед, а на улице пар от дыхания вырывается облаком, оседая на каждое слово. Мир вокруг приобретает нежно-серый цвет если говорить о фотошопе, то это с2с3с4 заблюренный сверху дождем. Не хватает добавить побольше облачной сыпи да высветлить точку фокусировки то есть себя.
И вот этой светлой точкой (несмотря на черные шарф и перчатки) ты движешься вдоль улиц, а мир то и дело подставляет тебе под ноги асфальт выращивает на обочинах деревья зажигает окна и всячески существует но ты знаешь, что стоит закрыть глаза как он растеряется. И от неожиданности изчезнет.
Но ты не закрываешь, потому что надо быть снисходительным к чужим слабостям, заблуждениям или недостаткам. (конечно, в том случае если действительно любишь.)
Здравствуй, мама. В этом мире очень странно я его таким не ожидала тут далекие сидят, касаясь локтя близкие все больше за морями и ни до кого не дотянуться.
Мама, милая, мы посылаем письма со смешной, закрученной собакой у меня их накопилось много но они совсем ничем не пахнут даже если сразу распечатать.
Ты прости пожалуйста, я помню это для тебя почти китайский постараюсь лучше о другом. У меня все хорошо, как прежде. Как обычно, не хватает денег и немного не хватает счастья.
Здесь такое солнечное лето, здесь цветут такие олеандры и такой жасмин, что задохнуться можно (я почти уже). Дни сумбурны и нетерпеливы ночи фиолетовы и густы вечера как мятное драже.
Ты прости пожалуйста, я снова. Мама, мы здесь очень одиноки и в оплате временем пространства сложно, невозможно преуспеть. Но мы как-то держимся, мы пишем в блоги (мейлы, форумы и сайты) мы такие мы почти привыкли
но что значит твой мир, весь твой огромный мир, если ты никогда не встречал между страниц словарей кем-то забытых кленовых листьев, если ты никогда не кормил чаек с рук, стоя на берегу ближайшего из морей, и дарил всегда только розы, а не васильки и маки, и ни разу не чувствовал, засыпая, как катишься вниз по склону, если ты не умеешь делать кораблики из бумаги так, что они плывут и совсем не тонут
Ди-джеи Пунктир и Прочерк не оставили попыток написать дабстеп сагу. Они слегка изменили мелодию, сделали её более прозрачной и прописали в нескольких местах трубу. Слова, как обычно, написали за ночь:
«Ещё есть привычка к работе вдоль тела, и к легким полётам без веса и цели, к настойчиво льнущим лопаткам под руку, к протяжным без прочерков лишним ложбинам, к отвесным задумчивым вдохам за входом, к тягучим и тёплым ладоням и поту, к латунным отверстиям кожи и к уху, и к лишней под утро второй сигарете. И есть ещё ежедневное её естество.
Ещё есть усталость в присутствии ломком, при звуках кромешных, остывших и гулких, в умении быть не всегда бесполезным, в закинутых бровью прозрачных коленях, в картавых лимонных французских предлогах, во вкусе, прошедшего к ужасу! лета, в зачеркнутых наспех дурацких приметах, в размокших дорогах, и снова приметах. И есть ещё ежеминутное её естество.
Ещё есть открытки с ненужных поездок, с каникул на море в Крыму под горою, с автографом чётким по краю, но кровью, и крышей приподнятой вместе со мною, с картинками кошек, машин, пешеходов, Парижа, цветов, Папы Карло, Годзиллы, собак, синих лодок, лугов, пистолета, Венеции, рыбок, бокалов, монаха, скалы, крокодила, боксёров и глаза. И есть ещё ежесекундное её естество.
И нет ничего меньше секунды, чтоб измерить её естество.
Хотя можно сказать: ежесекундное в минус десятой степени её естество. Или моргание глаза её естество. Или клик мыши её естество. Или полстука в дверь её естество. Или четверть щелчка пальцами её естество. Так тоже можно сказать.